Max-Dnepr: Стихи и Песни
Max-Dnepr представляет...

Домой

Галич на иврите
קדיש Кадиш
(פואמה לזכרו של יאנוש קורצ'אק) (Поэма памяти Януша Корчака)
Оригинал: Кадиш
(На основе перевода Мирона Гордона)
     קדיש זוהי תפילת אזכרה יהודית, אותה אומר בן לזכר אביו המנוח.
     פואמה זו מוקדשת לזכרו של הסופר, הרופא והמחנך הפולני הדגול יעקב גולדשמידט (יאנוש קורצ'אק) אשר נספה יחד עם חניכיו מפנימית "בית יתומים" הוורשאי במחנה השמדה טרבלינקה.

     Кадиш зоhи тфилат азкара йеhудит, ота омер бэн ле-зэхер авив hа-маноах.
     Поэма зо мукдэшет ле-зихро шель hа-софэр, hа-рофэ вэ-hа-механэх hа-полани hа-дагуль Яков Гольдшмидт (Януш Корчак), aшер ниспа яхад им ханихав ми-пнимият "бэйт-етомим" hа-варшаи бэ-маханэ hашмада Треблинка.

     Кадиш — это еврейская поминальная молитва, которую произносит сын в память о покойном отце.
     Эта поэма посвящена памяти великого польского писателя, врача и педагога Якова Гольдшмидта (Януша Корчака), погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерната "Дом сирот" в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка.

כמה עייפתי בלי סוף את אותם הדברים להשמיע,
מטה ליפול ולאותו מעגל לחזור
להתפלל לא אדע עוד, תסלח לי, אלי המושיע
להתפלל לא אדע עוד, תסלח לי, אלי, ועזור...
Кама аяфти бли соф эт отам а-дварим леhашмиа,
Мата липоль у-ль'ото маагаль лахазор.
Леhитпалель ло эда од, тислах ли, эли hа-мошиа,
Леhитпалель ло эда од, тислах ли, эли, вэ-азор…
Как я устал повторять бесконечно все то же и то же,
Падать и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги...
ובערבים ממשיכה לנגן המוזיקה, כאילו לא קרה דבר:
У-ва-аравим мамшиха ленаген hа-музика, кеилу ло кара давар:
А по вечерам все так же, как ни в чем не бывало, играет музыка:
סן לואי בלוז – כמו כאב צריבה בבשרי,
סן לואי בלוז – מתנגן ונשנק חלילי!
ואתם יושבים ושומעים לי,
מפני לא סוטים עיניכם,
ממון משלמים ושומעים לי,
מפני לא סוטים עיניכם,
שותים וסובאים ושומעים לי,
מפני לא סוטים עיניכם,
ומזמר חלילי על העץ שלו,
שעליו אתלה את כולכם! כן, כן...
Сэн-Луи блюз - кмо кеэв црива би-всари,
Сэн-Луи блюз - митнаген вэ нишнак халили!
Вэ атэм йошвим вэ шом'им ли,
Ми-панай ло сотим эйнейхэм,
Мамон мешалмим вэ шом'им ли,
Ми-панай ло сотим эйнейхэм,
Шотим вэ сов'им вэ шом'им ли,
Ми-панай ло сотим эйнейхэм,
У-мзамер халили аль hа-эц шело,
Ше аляв этле эт кульхэм! Кен, кен...
Сэн-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог,
Сэн-Луи блюз - захлебывается рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы платите деньги и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
И поет мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас! Да-с, да-с...
"אינני מאחל רע לאיש, איני יכול, פשוט אינני יודע כיצד עושים זאת"
                           [יאנוש קורצ'אק. יומן]

"Эйнэни меахель ра ле-иш, пашут эйнэни йодеа кецад осим зот".
                           [Януш Корчак. Йоман]

"Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, Как это делается".
                           [Януш Корчак. Дневник]

יוצאות בלאט מוורשה רכבות,
וריק הגיטו וחשוך מזמן,
ובחלון מציץ כוכב גגות,
בליל צופרות פרידה הרכבות,
אני נפרד מזכרוני, כמותן...

הצועני שקרן וגנב.
אך בעל חן בלי די,
על מיתרים פרט בידיו
והתחייך אלי,
"תלמד, ילדי", - כך הוא אמר, -
"חשבון של צוענים,
האל שבעת הימים יצר,
שטן – שבעת מיתרים
אותו חשבון לא סתם ניתן,
רבה בו החוכמה,
הן גם הקשת בענן
היא מאותם שבעה
צבעים..."

העיר נראית צרובה בנחושת סתיו,
אני - שומר על כל הנפלאות,
ופעמיים שבע לי עכשיו,
הנני עוד צעיר ומאוהב
בכל הנערות והנסיכות!

נא כסי אותי בצל כנפך
עיר ילדות צפונת סודות בלתי גלויים עוד,
רב אושרי על שבצר לך, אף בחג רב-הוד
עבד לך הייתי, גם מלכך.
השתדלתי כמיטב כוחי,
לא בקשתי מגורל: "שחרר אותי!"
ואומר על ערש דווי בשעת מותי,
אם בחלד יש אל-ילדים:
את חלקי קיבלתי עד מאוד,
אי הטופס בו אחתום ביד רועדת?
רק הצל אותי מני שנאה יוקדת,
אין אני ראוי שנוא להיות.

ושוב אני רופא ושוב קרבות,
גילי הוא שבע פי חמש זה כבר,
ופעמיים שבע גיל הדור,
אזכור איך מישהו הוזה ושר
מילים כה עצובות ומוזרות:
"תבער, תבער, כוכב שלי,
כוכב חביב כוכב נושא ברכה,
אתה יחיד שלי נותר עתה,
ואין אחר עוד..."

מה גדול האסון שקרה אותו יום,
עלי דרך מוצפת ביער,
כדי לומר לי, לזר, קצת מילים של שלום.
בלי לחשוש, בצנעה, גבול עברת את.
לא יכולנו את זאת לשער אותו זמן,
שאותו האסון יהפוך מתת,
והדגל דהוי כמו שרוול מרוקן
על משטח העצים התנופף לאט.
והחורף הזר במפתיע ירד,
ולמרות זרותו מה קרוב היה,
בקולנוע הציגו סרטון מצרפת,
סחרו ב"מציעס" מאוסטריה,
עגלונים דרבנו והריצו סוסים,
ובקפה הנטוש וסגור מכבר
את ישבת אז איתי והרמנו כוסית,
ולעסנו תפוח יבש ומר.
צרתנו ידענו בתוך השתיקה,
על הנס לא תלינו תקווה לשווא,
ובשקט שתינו לכבוד הכוכב,
שבוער עלי קבר בצער רב:
"ואם אמות, אתה מעל קברי
נצוץ ובער, כוכב שלי..."

יוצאות מוורשה רכבות אימים,
תורנו כבר הולך ומתקרב,
ובכן, תבער, תבער, כוכב שלי,
כוכב עטור ששה קצוות שלי,
תבער על שרוולי ועל הלב!

יקרא לי הד בשם כינוי ישן,
ושלג צח יצור כסוי לבן,
לכשאשוב אני להיות קטן,
וחג ילבש ברב שמחה עולם,
לכשאשוב אני להיות צפריר,
לכשאשוב להיות צפור זמיר,
לכשאשוב להיות קטן זעיר,
ושלג שוב ריח פירות יגיר,
במדרגות אותי ישאו רדום,
ובמזחלת משנתי אקום,
לכשאשוב אני קטן להיות,
ומחדש אפגוש עולם פלאות.

...כוכב עלי חזה ובחלונות,
ומאירים שניהם באור לבן,
עייפתי,וודאי לא בלי סבות,
בליל צופרות פרידה הרכבות,
אני נפרד מזכרוני, כמותן...

Йоц'от балат ми-Варша ракавот,
Вэ рек hа-гето вэ хашух ми-зман,
У-ва-халон мациц кохав гагот,
Ба-лейль цофрот прида hа-ракавот,
Ани нифрад ми-зихрони, кмотан...

hа-цоани шакран вэ ганав,
Ах бааль хэн бли дай,
Аль мейтарим парат бэ-ядав
Вэ hитхаех эляй,
"Тильмад, ялди", - ках hу амар, -
"Хешбон шель цоаним:
hа-эль шив'ат hа-ямим яцар,
Сатан - шив'ат мейтарим,
Ото хешбон ло стам нитан,
Раба бо а-хохма,
hэн гам а-кэшет бэ-анан
hи ме-отам шив'a
цваим..."

hа-ир нирэт црува би-нхошет став,
Ани - шомер аль коль а-нифлаот
У-фаамаим шева ли ахшав,
hинени од цаир у-меоhав
Бэ-холь hа-неарот вэ-hа-нсихот!

На каси оти бэ-цель кнафех,
Ир ялдут цфунат содот бильти глуим од,
Рав ошри аль ше бэ-цар лах, аф бэ-хаг рав-hод
Эвед лах hаити, гам малькех.
hиштадальти ке-мейтав кохи,
Ло бикашти ми-гораль: шахрер оти!
Вэ омар аль эрес двай би-ш'ат моти,
Им ба-хэлед еш эль-еладим:
Эт хелки кибальти ад меод,
Эй hа-тофес бо ахтом бэ-яд роэдет?
Рак hацель оти минэй син'а йокэдет,
Эйн ани рауй сану лиhьот.

Вэ шув ани рофэ, вэ шув кравот,
Гили hу шева пи хамеш зе квар,
У-фаамаим шева гиль hа-дор,
Эзкор эйх мишеhу hозе вэ шар
Милим ко ацувот у-музарот:
"Тив'ар, тив'ар, кохав шели,
Кохав хавив, кохав носэ браха,
Ата яхид ше-ли нотар ата,
Вэ эйн ахэр од..."

Ma гадоль hа-асон ше кара ото йом,
Алей дэрех муцэфет ба-яар,
Кдэй ломар ли, ле-зар, кцат милим шель шалом,
Бли лахшош, бэ-цин'а, гвуль аварт ат.
Ло яхольну эт зот лешаэр ото зман,
Ше ото hа-асон яhафох матат,
Вэ hа-дэгель даhуй кмо шарвуль мерокан
Аль миштах hа-эцим hитнофеф леат.
Вэ а-хореф а-зар бэ-мафтиа ярад,
Вэ ламрот заруто ма каров hая,
Бэ-кольноа hицигу сиртон ми-царфат,
Сахару бэ-мециес ми-oстрия,
Аглоним дирбену вэ hерицу сусим,
У-в'кафе hа-натуш вэ сагур миквар
Ат яшавт аз ити вэ hерамну косит,
Вэ лаасну тапуах явеш у-мар.
Царатэну ядану бэ-тох hа-штика,
Аль hа-нэс ло талину тиква ла-шав,
У-ва-шекет шатину лихвод hа-кохав,
Ше боэр алей кэвер бэ-цаар рав:
"Вэ им амут, ата меаль киври
Нцоц у-веар, кохав шели..."

Йоц'от ми-Варша ракавот эймим,
Торэну квар hолех у-миткарев,
Увхэн, тив'ар, тив'ар, кохав шели,
Кохав атур шиша кцавот шели,
Тив'ар аль шарвули вэ аль а-лев!

Йикра ли hэд бэ-шем кинуй яшан,
Вэ шелег цах йицор кисуй лаван,
Лихшеашув ани лиhьот катан,
Вэ хаг йильбаш бэ-ров симха олям,
Лихшеашув ани лиhьот цафрир,
Лихшеашув лиhьот ципор замир,
Лихшеашув лиhьот катан заир,
Вэ шелег шув реах перот ягир,
Ба-мадрегот оти йис'у радум,
У-ва-мазхелет ми-шнати акум,
Лихшеашув ани катан лиhьот,
У-мехадаш эфгош олям плаот.

Кохав алей хазе у-в'халонот,
У-меирим шнэйhэм бэ-ор лаван,
Аяфти, у-вадай ло бли сибот,
Ба-лейль цофрот прида а-ракавот,
Ани нифрад ми-зихрони кмотан...

Уходят из Варшавы поезда,
И все пустее гетто, все темней,
Глядит в окно чердачная звезда,
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда,
И я прощаюсь с памятью своей...

Цыган был вор, цыган был врун,
Но тем милей вдвойне,
Он трогал семь певучих струн
И улыбался мне,
И говорил: "Учись, сынок,
Учи цыганский счет -
Семь дней в неделе создал Бог,
Семь струн в гитаре - черт,
И он ведется неспроста
Тот хитрый счет, пойми,
Ведь даже радуга, и та,
Из тех же из семи
Цветов..."

Осенней медью город опален,
А я - хранитель всех его чудес,
Я неразменным одарен рублем,
Мне ровно дважды семь, и я влюблен
Во всех дурнушек и во всех принцесс!

Осени меня своим крылом,
Город детства с тайнами неназванными,
Счастлив я, что и в беде, и в праздновании
Был слугой твоим и королем.
Я старался сделать все, что мог,
Не просил судьбу ни разу: высвободи!
И скажу на самой смертной исповеди,
Если есть на свете детский Бог:
Все я, Боже, получил сполна,
Где, в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу, спаси от ненависти,
Мне не причитается она.

И вот я врач, и вот военный год,
Мне семью пять, а веку семью два,
В обозе госпитальном кровь и пот,
И кто-то, помню, бредит и поет
Печальные и странные слова:
"Гори, гори, мою звезда,
Звезда любви, звезда приветная,
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет..."

Ах, какая в тот день приключилась беда,
По дороге затопленной, по лесу,
Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда,
Ты прошла пограничную полосу.
И могли ль мы понять в том году роковом,
Что беда эта станет пощадою,
Полинявшее знамя пустым рукавом
Над платформой качалось дощатою.
Наступила внезапно чужая зима,
И чужая, и все-таки близкая,
Шла французская фильма в дрянном "синема"
Барахло торговали австрийское,
Понукали извозчики дохлых коняг,
И в кафе, заколоченном наглухо,
Мы с тобою сидели и пили коньяк,
И жевали засохшее яблоко.
И в молчаньи мы знали про нашу беду,
И надеждой не тешились гиблою,
И в молчаньи мы пили за эту звезду,
Что печально горит над могилою:
"Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда..."

Уходят из Варшавы поезда,
И скоро наш черед, как ни крути,
Ну, что ж, гори, гори, моя звезда,
Моя шестиконечная звезда,
Гори на рукаве и на груди!

Окликнет эхо давним прозвищем,
И ляжет снег покровом пряничным,
Когда я снова стану маленьким,
А мир опять большим и праздничным,
Когда я снова стану облаком,
Когда я снова стану зябликом,
Когда я снова стану маленьким,
И снег опять запахнет яблоком,
Меня снесут с крылечка, сонного,
И я проснусь от скрипа санного,
Когда я снова стану маленьким,
И мир чудес открою заново.

...Звезда в окне и на груди звезда,
И не поймешь, которая ясней,
А я устал, и, верно, неспроста
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда,
И я прощаюсь с памятью моей...

     ועוד היתה ב"בית היתומים" ילדה בשם נטיה. כתוצאה ממחלה ממושכת היא לא יכלה ללכת אך לעומת זאת, ציירה יפה וחברה שירים – הנה אחד מהם –

שירה של נטיה על אונייה

אונייה עשיתי לי
מנייר ודבק,
מקליפה שעץ השיר,
עם תלתן בדגל.
הספון ירוק כהה,
טיפת שרף רועדת,
מתלתן ועץ לִבנֶה,
אונייה נחמדת,
אונייה נחמדת.

כשיתם החורף והאביב יגיע,
על גלים וקצף-ים, עלי תכול אדווה,
היא תפליג אונייתי אלי אי-מושיע,
שם לא אש, לא מלחמות – שמש ושלווה.

אונייה עשיתי לי,
כמו צפורת שרתי,
נהרסה אונייתי,
אל השווא עמלתי.
לא פגעה בה סערה,
לא ברק ממעל -
סתם, בשעת חיפוש שגרה
נמעכה בנעל...
נמעכה בנעל...

אך כשיתם החורף והאביב יגיע,
כשעגור יתקע תרועות בשמיים שוב,
אלי חוף מוצף באור, אלי אי-מושיע
אונייה של מישהו בוודאי תשוט!

     Вэ од hайта бэ-"вэйт-hа-етомим" ялда бэ шем Натя. Ке-тоцаа ми-махала мемушехет hи ло яхла лалехет, ах леумат зот, циера яфэ вэ хибра ширим - hинэ эхад меhэм -

ШИРА ШЕЛЬ НАТЯ АЛЬ ОНИЯ  

Ония асити ли
Ми неяр ва-дэвек,
Ми клипа ше эц hишир,
Им тильтан ба-дэгель.
hа-сипун ярок кеhэ,
Типат сраф роэдет,
Ми тильтан ва-эц ливнэ,
Oния нехмэдет,
Ония нехмэдет.

Кше йитам а-хореф вэ hа-авив ягиа,
Аль галим вэ кэцеф-ям, алей тхоль адва,
hи тафлиг онияти элей и-мошиа,
Шам ло эш, ло мильхамот - шемеш вэ шальва.

Ония асити ли,
Кмо ципорет шарти,
Неhэрса онияти,
Эль hа-шав амальти.
Ло паг'а ба сэара,
Ло барак мимааль -
Стам, би-ш'ат хипус шигра
Ним'аха бэ-нааль...
Ним'аха бэ-нааль...

Ах кше йитам а-хореф вэ hа-авив ягиа,
Кше агур йитка труот ба-шамаим шув,
Элей хоф муцаф ба-ор, элей и-мошиа
Ония шель мишеhу бэвадай ташут!

     А еще жила в "Доме сирот" девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но зато хорошо рисовала и сочиняла песенки - вот одна из них -

ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК

Я кораблик клеила
Из цветной бумаги,
Из коры и клевера,
С клевером на флаге.
Он зеленый, розовый,
Он в смолистых каплях,
Клеверный, березовый,
Славный мой кораблик,
Славный мой кораблик.

А когда забулькают ручейки весенние,
Дальнею дорогою, синевой морской,
Поплывет кораблик мой к острову Спасения,
Где ни войн, ни выстрелов, - солнце и покой.

Я кораблик ладила,
Пела, словно зяблик,
Зря я время тратила,
Сгинул мой кораблик.
Не в грозовом отблеске,
В буре, урагане -
Попросту при обыске
Смяли сапогами...
Смяли сапогами...

Но когда забулькают ручейки весенние,
В облаках приветственно протрубит журавль,
К солнечному берегу, к острову Спасения
Чей-то обязательно доплывет корабль!

     אי-פעם, כשתיזכרו בשמות הגבורים, אנא אל תשכחו את פיוטר זלבסקי, גרנדיר לשעבר, נכה מלחמה, אשר עבד כשמש ב"בית היתומים" ונרצח ע"י פוליציים פולנים בחצר הבית בסתיו 1942.
     Эй-паам, кше тизкеру би-шмот а-гиборим, ана аль тишкеху эт Пётр Залевски, гренадер лешеавар, нахэ мильхама, эшер авад ки-шамаш бэ-"вэйт-hа-етомим" вэ нирцах аль ядэй полицаим поланиим бэ-хацер а-баит би-став 1942.  
     Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в "Доме сирот" и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.
את חצרנו הוא ניקה
בעת הגעתם,
ומשונה היה שיחם,
כמו בקצווי אולם,
כמו שיח על הגבול הדק,
בו יש רק "כן" ו"לא" –
הם צעקו אליו: "אתה!
בוא, התקרב לפה!"
הם שאלוהו: "פולני?"
והוא השיב בכן.
הם שאלוהו: "רציני?"
והוא ענה: "אכן".
"אז מה, גידם, לעזאזל,
על כל הסיכונים,
אתה בגטו מטפל
בז'ידים הקטנים?!
לְמה – אמרו לו – טרָם- טָם- טָם,
לְמה אתה שחצן?!
הָבֵן, – אמרו, – פולין היא שם!"
והוא ענה: "היא כאן!
גם כאן פולין, גם שם פולין,
מבלי שום הבדלה –
ארצי האומללה שלי,
ארצי הנפלאה".
ושוב הקשו הם: "פולני?"
והוא השיב בכן.
"ובכן, – אמרו לו, – מוכנים?"
והוא ענה: "אכן".
"ובכן, – אמרו, – תם פסטיבל!"
פקודה השמיעו: "אש!"
וטרם הוא עצמו נפל,
נפלו קבי העץ,
וטרם שירדו בלאט
עד, רוגע וחלום,
הוא בידו נופף מעט
לטף שבחלון.
...הו, תן לי, אל, כה סוף נפלא,
כאב ללגום עד תום,
ולנפנף נפנוף פרידה
לטף שבחלון!

Эт хацерену hу ника
Ба-эт hагаатам,
У-мешуне hая сихам,
Кмо бэ-кацвей олям,
Кмо сиах аль а-гвуль hа-дак,
Бо еш рак "кэн" вэ "ло" -
hэм цааку эляв: "Ата!
Бо, hиткарев ле-по!"
hэм шаалуhу: "Полани?"
Вэ hу hешив бэ-хэн.
hэм шаалуhу: "Рецини?"
Вэ hу ана: "Ахэн".
"Aз ма, гидэм, лаазазель,
Аль коль а-сикуним,
Ата ба-гето метапель
Ба-жидим hа-ктаним?!
Ле-ма - амру ло - трам-там-там,
Ле-ма ата шахцан?!
hавен, - амру, - Полин hи шам!"
Вэ hу ана: "hи кан!
Гам кан Полин, гам шам Полин,
Мибли шум hавдала -
Арци hа-умлала шели,
Арци hа-нифлаа".
Вэ шув hикшу hэм: "Полани?"
Вэ hу hешив бэ-хэн.
"Увхэн, - амру ло, - муханим?"
Вэ hу ана: "Ахэн".
"Увхэн, - амру, - там фестиваль!"
Пкуда hишмиу: "Эш!"
Вэ тэрем hу ацмо нафаль,
Нафлу кавей hа-эц,
Вэ тэрем ше ярду балат
Ад, рога вэ халом,
hу бэ-ядо нофеф меат
Ла-таф ше ба-халон.
...hо, тэн ли, эль, ко соф нифла,
Кеэв лильгом ад том,
У-ленофеф нифнуф прида
Ла-таф ше ба-халон!

Он убирал наш бедный двор,
Когда они пришли,
И странен был их разговор,
Как на краю земли,
Как разговор у той черты,
Где только "нет" и "да" -
Они ему сказали: "Ты,
А ну, иди сюда!"
Они спросили: "Ты поляк?"
И он сказал: "Поляк".
Они спросили: "Как же так?"
И он сказал: "Вот так".
"Но ты ж, культяпый, хочешь жить,
Зачем же, черт возьми,
Ты в гетто нянчишься, как жид,
С жидовскими детьми?!
К чему - сказали - трам-там-там,
К чему такая спесь?!
Пойми, - сказали, - Польша там!"
А он ответил: "Здесь!
И здесь она и там она,
Она везде одна -
Моя несчастная страна,
Прекрасная страна".
И вновь спросили: "Ты поляк?"
И он сказал: "Поляк".
"Ну, что ж, - сказали, - Значит, так?"
И он ответил: "Так".
"Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!"
Скомандовали: "Пли!"
И прежде, чем он сам упал,
Упали костыли,
И прежде, чем пришли покой,
И сон, и тишина,
Он помахать успел рукой
Глядевшим из окна.
...О, дай мне Бог конец такой,
Всю боль испив до дна,
В свой смертный миг махнуть рукой
Глядящим из окна!

     ואז הגיע היום, כאשר ילדי "בית היתומים" ומחנכיו צוו לבוא עם החפצים אל ה"אומשלגפלץ" (כך נקראה בתקופת הכיבוש הכיכר שליד בית הנתיבות גדנסק).
     Вэ аз hигиа hа-йом, каашер ялдей "бэйт-hа-етомим" у-механхав цуву лаво им hа-хафацим эль hа-"Умшлагплац" (ках никреа би-ткуфат hа-кибуш hа-кикар ше ле-яд бэйт hа-нетивот Гданьск).
     А потом наступил такой день, когда "Дому сирот", детям и воспитателям было приказано явиться с вещами на Умшлягплац (так называлась при немцах площадь у Гданьского вокзала).
בחצות הליל יוצאת רכבת,
הקטר התם נושף – שלום! –
ברחבת רציף חלאה סובבת
מציצה חלאה לכל חלון.

בחצות הליל יוצאת רכבת
אל העדן היא יוצאת בתוואי,
החלאה שואפת ונחפזת
להכריז: "פולניה – יודנפריי!"

"יודנפריי" ורשווה, פוֹזנן, ורוֹצלב,
כל נציבות נוקתה ודאי,
בקורים שחורים של רשתות צלב
לעולם תהייה היא "יודנפריי"!

ובאוּמשלָגפלָץ ליד רכבת
כל יושבי הגטו מחכים,
כמו תפילת "הוֹשַענָא" מהדהדת
נביחת שוטר: "בית יתומים!"

מתורגמן מחזיק בקושי בכי,
מה חרב גרונו, חזו דאב,
קורצ'אק הזקן כבר קם ללכת
עם ילדונת נָטיה על ידיו.

ונושא-הנס יוצא לדרך,
רוח סתיו בבלוריתו ינשוב,
ועלי משטח ירוק של דגל
מתנוסס תלתן, תלתן זהוֹב.

חצוצרות שרות – לא עת לנוח! –
את דגלו נושא-הנס מישיר,
ושפתי הטף צרובות הרוח
בגאון והוד פותחות בשיר:

"מסע הפלאים מתנהל בלי כל פגם, כי
מעיר עתיקה עד לגשר הגדנסקי
והלאה בזמר, בקצב המרשי,
נצעד בחדוה על הגשר לוורשה!
הגשר לוורשה!

על פני כיכרות ורחובות העיר גדאנסק כאן
הולכות ילדות, שמן מריסיה ודאסקה,
וילד קטן, אדמוני בשם בוליה
הלום ונסער בראותו ים כחול הוא,
רואה ים כחול הוא..."

באויר ניחוח ים והבל,
ואפוף הים בחום רטוב,
ועלי משטח ירוק של דגל
מתנוסס תלתן, תלתן זהוֹב!

בשלושות הולכים אנו לנוע,
כבו עורבים הנאצים מסביב...
הלאה כבר מתחיל ספור ידוע,
הלאה כבר יצאנו לרציף.

רץ אליי המתורגמן, בחורצ'יק,
בזהירות נוגע במרפק:
"יש לך אישור לחזור, פאן קורצ'אק", -
ועל פי קורות – אני שותק.

אל קרון פלדה אני מפסיע,
ילדיי מוביל כמו למִפקָד,
חץ לאורך הרציף מצביע,
דווקא לרוחבו אנו נצעד.

בשקשוק עקבות הנעליים,
במתינות חוצים את הרחבה,
ומרוב ההלם פוליציים
מצעידים ביד עוטה כפפה.

בקרונות מדמים כבר בכי ואבל,
ומעל להמולת הרחוב -
על גבי משטח ירוק של דגל
מתנוסס תלתן, תלתן זהוֹב!

בחיים אולי היה אחרת,
אך באגדה זו אין שקרים,
אל קרון אחרון של הרכבת,
אל טהור הנפש ברכבת,
אל ריחות הכלור של הרכבת
בא בזמר "בית היתומים":

"על-פני רחובות לודז', העיר העובדת,
צועדת שיירת אורחים מכובדת,
שיירת בנים ובנות שם תפסיע,
שורקות צפצפות, רעשן קול משמיע...
הקול הוא משמיע!

אותנו דרכים ושבילי-בר יובילו
אלי ההרים, בהם שלג מהביל לו,
בקצה הפסגה יתנוסס עוד דגלנו,
מעל כל פולין, בנוית נחושת ארצינו,
ארצינו..."

Бэ-хацот hа-лейль йоцэт ракевет,
hа-катар hа-там ношеф - Шалом! -
Би-рхават рациф хел'а совевэт,
Мецица хел'а ле-холь халон.

Бэ-хацот hа-лейль йоцэт ракевет,
Эль hа-эден hи йоцэт би-твай,
hа-хел'а шоэфет вэ нихпэзет
Леhахриз: "Поланья юденфрай".

"Юденфрай" Варшава, Познань, Вроцлав,
Коль hа-нецивут нукта вадай,
Бэ-курим шхорим шель решатот цлав
Леолям тиhье hи "юденфрай"!

У-вэ-Умшлягплац леяд ракевет
Коль йошвей а-гето мехаким,
Кмо тфилат "hошана" меhадhэдет
Невихат шотэр - "Бэйт етомим!"

Мтургеман махзик бэ-коши бехи,
Ма харав гроно, хазо даав,
Корчак а-закен квар кам лалехет
Им ялдонет Натя аль ядав.

Вэ носэ а-нэс йоце ла-дэрех,
Руах став би-блурито йиншов,
Вэ алей миштах ярок шель дэгель
Митносес тильтан, тильтан заhов.

Хацоцрот шарот - ло эт лануах! -
Эт дагло носэ а-нэс мешир,
У-сфатей hа-таф црувот hа-руах
Бэ-гаон ва-hод потхот ба-шир:

"Маса hа-плаим митнаhэль бли коль пгам, ки
Ме-ир атика ад ла-гэшер hа-гданьски,
Вэ hал'а ба-зэмер, ба-кэцев hа-марши
Ниц'ад бэ-хедва аль hа-гэшер ле Варша!
hа-гэшер ле Варша!

Аль пнэй кикарот у-рховот hа-ир Гданьск кан
hолхот еладот, шман Марыся вэ Даська,
Вэ елед катан, адмони бэ-шем Боля
hалум вэ нис'ар бир'ото ям кахоль hу,
Роэ ям кахоль hу..."

Бэ-авир нихуах ям ва-hэвель,
Вэ афуф hа-ям бэ-хом ратов,
Вэ алей миштах ярок шель дэгель
Митносес тильтан, тильтан заhов!

Би-шлошот hолхим ану лануа,
Кмо орвим hа-нацим мисавив...
hал'а квар матхиль сипур ядуа,
hал'а квар яцану ла-рациф.

Рац эляй hа-мтургеман, бахурчик,
Би-зhирут ногеа ба-марпек:
"Еш леха ишур лахзор, пан Корчак", -
Вэ аль пи корот - ани шотэк.

Эль карон плада ани мафсиа,
Еладай мовиль кмо ле-мифкад,
Хэц ле-орех hа-рациф мацбиа,
Давка ле-рохво ану ниц'ад.

Бэ-шикшук иквот а-наалаим,
Би-мтинут хоцим эт hа-рхава,
У-ме-ров hа-hэлем полицаим
Мацдиим бэ-яд ота кфафа.

Би-кронот мадмим квар бхи ва-эвель,
У-меаль ле hамулат ha-рхов -
Аль габей миштах ярок шель дэгель
Митносес тильтан, тильтан заhов!

Ба-хаим улай hая ахэрет,
Ах бэ-агада зо эйн шкарим,
Эль карон ахрон шель hа-ракевет,
Эль тиhур hа-нэфеш ба-ракевет,
Эль рехот hа-хлор шель hа-ракевет
Ба ба-зэмер "бэйт hа-етомим":

"Аль пнэй реховот Лодзь, hа-ир hа-овэдет,
Цоэдет шаерет орхим мехубэдет,
Шаерет баним у-банот шам тафсиа,
Шоркот цафцефот, раашан коль машмиа...
hа-коль hу машмиа!

Отану драхим у-швилей-бар йовилу
Элей hе-hарим, баhэм шелег маhбиль ло,
Би-кце а-писга йитносес од деглену,
Меаль коль Полин, бнуят нхошет, арцэну,
Арцэну..."

Эшелон уходит ровно в полночь,
Паровоз-балбес пыхтит - Шалом! -
Вдоль перрона строем стала сволочь,
Сволочь провожает эшелон.

Эшелон уходит ровно в полночь,
Эшелон уходит прямо в рай,
Как мечтает поскорее сволочь
Донести, что Польша "юденфрай".

"Юденфрай" Варшава, Познань, Краков,
Весь протекторат из края в край
В черной чертовне паучьих знаков,
Ныне и вовеки - "юденфрай"!

А на Умшлягплаце у вокзала
Гетто ждет устало - чей черед,
И гремит последняя осанна
Лаем полицая - "Дом сирот!"

Шевелит губами переводчик,
Глотка пересохла, грудь в тисках,
Но уже поднялся старый Корчак
С девочкою Натей на руках.

Знаменосец, козырек с заломом,
Чубчик вьется, словно завитой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.

Два горниста поднимают трубы,
Знаменосец выпрямил древко,
Детские обветренные губы
Запевают гордо и легко:

"Наш славный поход начинается просто,
От Старого Мяста до Гданьского моста,
И дальше, и с песней, построясь по росту,
К варшавским предместьям, по Гданьскому мосту!
По Гданьскому мосту!

По улицам Гданьска, по улицам Гданьска
Шагают девчонки Марыся и Даська,
А маленький Боля, а рыженький Боля
Застыл, потрясенный, у края прибоя,
у края прибоя..."

Пахнет морем, теплым и соленым,
Вечным морем и людской тщетой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой!

Мы проходим по́ трое, рядами,
Сквозь кордон эсэсовских ворон...
Дальше начинается преданье,
Дальше мы выходим на перрон.

И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу, -
"Вам разрешено остаться, Корчак", -
Если верить сказке, я молчу.

К поезду, к чугунному парому,
Я веду детей, как на урок,
Надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперек.

Рваными ботинками бряцая,
Мы идем не вдоль, а поперек,
И берут, смешавшись, полицаи
Кожаной рукой под козырек.

И стихает плач в аду вагонном,
И над всей прощальной маятой -
Пламенем на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.

Может, в жизни было по-другому,
Только эта сказка вам не врет,
К своему последнему вагону,
К своему чистилищу-вагону,
К пахнущему хлоркою вагону
С песнею подходит "Дом сирот":

"По улицам Лодзи, по улицам Лодзи,
Шагают ужасно почтенные гости,
Шагаю мальчишки, шагают девчонки,
И дуют в дуделки, и крутят трещотки...
И крутят трещотки!

Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты,
В снега Закопане, где синие Татры,
На белой вершине - зеленое знамя,
И вся наша медная Польша под нами,
Вся Польша..."

     …כאן מישהו אבד את עשתונותיו ואותת לרכבת לנוע. והרבה לפני המועד המתוכנן, דבר שקשה לתארו, יצאה הרכבת ורשווה-טרבלינקה לדרכה...
     ...Кан мишеhу ибэд эт эштонотав вэ отэт ла-ракевет лануа. Вэ hарбэ лифней hа-моэд hа-метухнан, давар ше каше летаэро, яц'а hа-ракевет Варшава-Треблинка ле-дарка...
     ...И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению - и эшелон Варшава-Треблинка задолго назначенного часа, случай совершенно невероятный, тронулся в путь...
שיר הושר כבר עד תום.
דממו צפצופים.
מתעוות המרום
בשבכות סורגים.
ולבני ממלכתו
במקצב הנסיעה
מחבר מלך טוב
אגדה מרגיעה...

ובכן, נתחיל, הגיע זמן:
לפני שנים מאה
בארמונו נסיך רשלן
גרם לכלוך ובלאגן,
עד שעצמו נרתע.
וכך, מהיותו רגזן,
קרא הוא לצַבָּע.
"אינך חושב שבא הזמן
מעל לכלוך לשים גוון?"
"נכון" – שח הצַבָּע.
"הזמן הגיע כבר מזמן", -
אמר לו הצַבָּע.
לבן-בוצי הפך לכלוך,
כחול-בוצי הפך לכלוך,
צהוב-בוצי הפך לכלוך,
כך הצַבָּע צָבַע.
כי הלכלוך תמיד זוועה,
באיזה צֶבַע לא תצבע.


לא עזר ספורי, עין לא נעצמת,
נשמעים רחשים, כמו הרוח נשַׁבה,
ופתאום מתעוררת לה נָטיה בת-חמד,
ואומרת בקול: "נתראה עוד, ורשווה!"

ואזי, כמו מקבת על אדן נקשה ו-
התדפקו לבבות כמו מקבת נקשה בם,
רחשו לבבות: "עוד נשוב לוורשווה!
עוד נשוב, עוד נשוב, עוד נשוב לוורשווה!"

מעל פני הקרונות, כמו שריפה בלב יער,
מקרון לקרון, כל ילדה וכל נער,
מרעימים בשבועה: "עוד נשוב לוורשווה!
עוד נשוב, עוד נשוב, עוד נשוב לוורשווה!"

בשאול תחתיות נשרף עד אין זכר,
ובחום יזרמו גופותינו כמו לָבָה,
אך כמים, כדשא, כרוח, כאפר,
עוד נשוב, עוד נשוב, עוד נשוב לוורשווה!"


ולי, מה עכשיו נותר לי?
גם כך בעיניי כבר חושך,
נרעד באותה הרכבת,
באותה השריפה נבער שם,
אך שבעים שנה לאחר מכן
אזעק אליך: "פאן קורצ'אק!
אל נא תשובה!
תבוש בה, בעירך הזאת, ורשה!

נוקתה אדמה עד אין כתם,
אין תעלות באופק,
ידי זיכרון משחם
דברי תהילה תלבשנה,
אך דם ודמעות נשכַּחו,
הבן-נא את זאת, פאן קורצ'אק,
ואל-נא תשובה,
תחרוד בה, בעירך הזאת, ורשה!

לחם נתנו ומים,
ויסלה וטאטרי לקַחו,
ארץ, ים ושמים,
הכל שלכם – לא כך הוא?

ארז יום סתיו באחו,
קול קוקיה נחוש כה.
לכם הוא? שקר, לא כך הוא!
זה הסתיו של קוסצ'וּשקו!

שמים מלאים בשחק,
שחורים מעשן ופיח,
לכם זה? שקר, לא ככה!
זה לטוּבים* הרקיע!

ברושים ענפיהם ישלַחו
שם, אל מול ים הסער,
לכם זה? שקר, לא כך הוא!
זה לשופן היער!

צרות מתרבות בחשק,
שמחות נולדות בקושי,
וכמה אותן שמחות כבר
בכל העולם פגשנו?
אל-נא תשוב לוורשה,
מאד מבקש זאת, פאן קורצ'אק,
אל-נא תשובה,
אין לך מה לעשות כבר באותה ורשה!

שדים במחול החלו,
רוצים בלי כיסוי למכור צ'ק,
שלטון רודני כובשת
קבוצה דברנית של פארשים...
אל-נא תשוב לוורשה,
מאוד מבקש זאת, פאן קורצ'אק!
זר ונוכרי תהיה שם
בעיר הלידה שלך – ורשה!

Шир hушар квар ад том.
Дамему цифцуфим.
Мит'авэт hа-маром
Би-шхавот сорагим.
У-ли-внэй мамлахто
Бэ-микцав hа-нсия
Мехабэр мэлех тов
Агада маргия...

Увхэн, натхиль, hигиа зман:
Лифней шаним меа
Бэ-армоно насих-рашлан
Гарам лихлух у-балаган,
Ад ше ацмо нирта.
Вэ-хах, ме-hейото рагзан,
Кара hу ла-цаба.
"Эйнха хошев, ше ба hа-зман
Меаль лихлух ласим гаван?"
"Нахон", - сах а-цаба.
"hа-зман hигиа квар ми-зман", -
Амар ло а-цаба.
Лаван-буци hафах лихлух,
Кахоль-буци hафах лихлух,
Цаhов-буци hафах лихлух,
Ках а-цаба цава.
Ки а-лихлух тамид зваа,
Бэ эйзе цева ло тицба.


Ло азар сипури, аин ло нээцемет,
Нишмаим рахашим, кмо а-руах нашава,
У-фит'ом мит'оререт ла Натя бат-хэмед
Вэ омэрет бэ-коль: "Нитраэ од, Варшава!"

Вэ азай, кмо макевет аль эден накша вэ-
hитдафку левавот кмо макевет накша бам,
Рахашу левавот: "Од нашув ле-Варшава!
Од нашув, од нашув, од нашув ле-Варшава!"

Меаль пнэй а-кранот, кмо срифа бэ-лев яар,
Ми карон ле-карон, коль ялда вэ-холь наар,
Мар'имим би-швуа: "Од нашув ле-Варшава!
Од нашув, од нашув, од нашув ле-Варшава!"

Би-шеоль тахтийот нисареф ад эйн зэхер,
У-ва-хом йизрему гуфотэйну кмо лава,
Ах ке-маим, ке-дэше, ке-руах, ке-эфер,
Од нашув, од нашув, од нашув ле-Варшава!"


Вэ ли, ма ахшав нoтар ли?
Гам ках бэ-эйнай квар хошех,
Нир'ад б'ота hа-ракевет,
Б'ота а-срифа нив'ар шам,
Ах шев'им шана леахар-микен
Эз'ак элейха: "Пан Корчак!
Аль-на ташува!
Тевош ба, бэ-ирха а-зот, Варша!

Нукта адама ад эйн кэтем,
Эйн таалот ба-офек,
Ядей зикарон ми шахам
Диврей теhила тильбашна,
Ах дам у-дмаот нишкАху,
hавэн на эт зе, пан Корчак,
Вэ аль-на ташува,
Тахрод ба, бэ-ирха а-зот, Варша!

Лэхем натну ва-маим,
Висла вэ Татры лакаху,
Эрец, ям ва-шамаим,
hа-коль шелахэм - ло ках hу?!

Эрез йом став ба-аху,
Коль кукия нахуш ко.
Лахэм hу? Шекер, ло ках hу!
Зе hа-став шель Костюшко!

Шамаим млеим бэ-шахак,
Шхорим ме-ашан у-фиах,
Лахэм зе? Шекер, ло каха!
Зе ле Тувим hа-ракиа!

БрошИм анфейhэм йишлаху
Шам, эль-муль ям hа-саар,
Лахэм зе? Шекер, ло ках hу!
Зе ле Шопен hа-яар!

Царот митработ бэ-хэшек,
Смахот ноладот бэ-коши,
Вэ-хама отан смахот квар
Бэ-холь hа-олям пагашну?!
Аль-на ташув ле-Варша,
Меод мевакеш зот, пан Корчак,
Аль-на ташува,
Эйн леха ма лаасот квар бэ ота Варша!

Шедим ба-махоль hехелу,
Роцим бли кисуй лимкор чек,
Шильтон родани ковэшет
Квуца дабранит шель фаршим...
Аль-на ташув ле-Варша,
Меод мевакеш зот, пан Корчак!
Зар вэ-нохри тиhье шам
Бэ-ир hа-леда шелха - Варша!

Вот и кончена песня.
Вот и смолкли трещетки.
Вот и скорчено небо
В переплете решетки.
И державе своей
Под вагонную тряску
Сочиняет король
Угомонную сказку...

Итак, начнем, благословясь,...
Лет сто тому назад
В своем дворце неряха-князь
Развел везде такую грязь,
Что был и сам не рад,
И, как-то, очень рассердясь,
Призвал он маляра.
"А не пора ли, - молвил князь, -
Закрасить краской эту грязь?"
Маляр сказал: "Пора,
Давно пора, вельможный князь,
Давным-давно пора".
И стала грязно-белой грязь,
И стала грязно-синей грязь,
И стала грязно-желтой грязь
Под кистью маляра.
А потому что грязь есть грязь,
В какой ты цвет ее ни крась.


Нет, некстати была эта сказка, некстати,
И молчит моя милая чудо-держава,
А потом неожиданно голосом Нати
Невпопад говорит: "До свиданья, Варшава!"

И тогда, как стучат колотушкой о шпалу,
Застучали сердца колотушкой о шпалу,
Загудели сердца: "Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"

По вагонам, подобно лесному пожару,
Из вагона в вагон, от состава к составу,
Как присяга гремит: "Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!

Пусть мы дымом растаем над адовым пеклом,
Пусть тела превратятся в горючую лаву,
Но водой, но травою, но ветром, но пеплом,
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"


А мне-то, а мне что делать?
И так мое сердце - в клочьях!
Я в том же трясусь вагоне,
И в том же горю пожаре,
Но из года семидесятого
Я вам кричу: "Пан Корчак!
Не возвращайтесь!
Вам стыдно будет в э т о й Варшаве!

Землю отмыли добела,
Нету ни рвов, ни кочек,
Гранитные обелиски
Твердят о бессмертной славе,
Но слезы и кровь забыты,
Поймите это, пан Корчак,
И не возвращайтесь,
Вам страшно будет в э т о й Варшаве!

Дали зрелищ и хлеба,
Взяли Вислу и Татры,
Землю, море и небо,
Все, мол, наше, а так ли?!

Дня осеннего пряжа
С вещим зовом кукушки
Ваша? Врете, не ваша!
Это осень Костюшки!

Небо в пепле и саже
От фабричного дыма
Ваше? Врете, не ваше!
Это небо Тувима!

Сосны - гордые стражи
Там, над Балтикой пенной,
Ваши? Врете, не ваши!
Это сосны Шопена!

Беды плодятся весело,
Радость в слезах и корчах,
И много ль мы видели радости
На маленьком нашем шаре?!
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак,
Не возвращайтесь,
Вам нечего делать в э т о й Варшаве!

Паясничают гомункулусы,
Геройские рожи корчат,
Рвется к нечистой власти
Орава речистой швали...
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак!
Вы будете чужеземцем
В Вашей родной Варшаве!

     ובערבים ממשיכה לנגן מוזיקה.
מוזיקה, מוזיקה, כאילו לא קרה דבר:

     У-ва-аравим мамшиха ленаген музика.
Музика, музика, кеилу ло кара давар:

     А по вечерам все так же играет музыка.
Музыка, музыка, как ни в чем не бывало:

סן-לואי בלוז – כמו כאב צריבה בבשרי,
סן-לואי בלוז – מתנגן ונשנק חלילי:
על תקליט של מונו וסטריאו
חם יותר מוידוי אהבים,
מזמר חלילי על העץ שלו,
במולדת, בסן-לואי.

על אדמת האבות כדורים נורים,
בלילות כל הזמן רועשים!
אז שלמו לי מטבע, מיסטרים,
בעבור שתיה ונשים!

עוד נשאר דבר מה, בלי שום ציניות,
עוד דבר מה אתם חייבים -
פרוטה אחרונה הוציאו-נא,
על זה שישיר חלילי!

ואתם יושבים ושומעים לי,
מפני לא סוטים עיניכם,
ממון משלמים ושומעים לי,
מפני לא סוטים עיניכם,
שותים וסובאים ושמועים לי,
מפני לא סוטים עיניכם,
ומזמר חלילי על העץ שלו,
שעליו אתלה את כולכם!
כן, כן, כן!

Сэн-Луи блюз - кмо кеэв црива би-всари,
Сэн-Луи блюз - митнаген вэ нишнак халили!
Аль таклит шель моно вэ стерео,
Хам йотер ми видуй аhавим,
Мезамер халили аль hа-эц шело,
Ба-моледет, бэ Сэн-Луи.

Аль адмат hа-авот кадурим норим,
Ба-лейлот коль а-зман роашим!
Аз шильму ли матбеа, мистерим,
Баавур штия вэ нашим!

Од ниш'ар двар-ма, бли шум циниют,
Од двар-ма атэм хаявим -
Прута ахрона hоциу-на
Аль зе ше яшир халили!

Вэ атэм йошвим вэ шом'им ли,
Ми-панай ло сотим эйнейхЭм,
Мамон мешалмим вэ шом'им ли,
Ми-панай ло сотим эйнейхЭм,
Шотим вэ сов'им вэ шом'им ли,
Ми-панай ло сотим эйнейхЭм,
У-мзамер халили аль hа-эц шело,
Ше аляв этле эт кульхэм!
Кен, кен, кен!

Сэн-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог,
Сэн-Луи блюз - захлебывается рожок!
На пластинках моно и стерео,
Горячей признанья в любви,
Поет мой рожок про дерево
Там, на родине, в Сэн-Луи.

Над землей моей отчей выстрелы
Пыльной ночью, все бах да бах!
Но гоните монету, мистеры,
И за выпивку, и за баб!

А еще, ну, прямо комедия,
А еще за вами должок -
Выкладывайте последнее
За то, что поет рожок!

А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы платите деньги и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
И поет мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас!
Да-с! Да-с! Да-с!

     "אינני מאחל רע לאיש, איני יכול, פשוט אינני יודע כיצד עושים זאת"
     "Эйнэни меахель ра ле-иш, пашут эйнэни йодеа кецад осим зот".
     "Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, Как это делается".
כמה עייפתי בלי סוף את אותם הדברים להשמיע,
מטה ליפול ולאותו מעגל לחזור
להתפלל לא אדע עוד, תסלח לי, אלי המושיע
להתפלל לא אדע עוד, תסלח לי, אלי, ועזור...
Кама аяфти бли соф эт отам а-дварим леhашмиа,
Мата липоль у-ль'ото маагаль лахазор.
Леhитпалель ло эда од, тислах ли, эли hа-мошиа,
Леhитпалель ло эда од, тислах ли, эли, вэ азор…
Как я устал повторять бесконечно все то же и то же,
Падать и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги...
2016-2017
© При цитировании ссылка обязательна.(Copyright, Copyleft и все такое...)
© Max-Dnepr , 2001-
Дизайн © Лев Судаков, Max-Dnepr